Один год в единственной в мире ежедневной газете обувщиков
Воспоминания Игоря Сидорова о газете "Скороходовский рабочий"
«Нет, не возьмет».
Я бы на месте этой женщины сам себя точно на работу не взял бы. Ишь, приперся: волосы до плеч, штаны мокрые до колен (на улице – ливень), ботинки грязные… Нет, такого бы точно не взял.
‒ Ну, и о чем вы хотели бы писать? – нетерпеливо спросила Магда Иосифовна Алексеева, глядя на мое тощее портфолио.
‒ Мне бы о культуре…
‒ Я так и думала. Но нам бы о соцсоревновании.
Договорились на пробный материал «о рабочем человеке». Человек обнаружился на Цветочной улице, на фабрике с названием неуловимо антисоветского оттенка – «Пролетарская победа № 1». Тогда я не знал, что в ста метрах отсюда находится еще более антисоветская «Пролетарская победа № 2». Героиня будущего очерка оказалась блокадницей, мы славно поговорили, ночью я вдохновенно накатал текст.
Магда Иосифовна внимательно прочитала мои каракули (машинки у меня еще не было). Позвала заместителя ‒ маленького, бородатого, с живыми глазками. Тот, прочитав, сделал странный жест изогнутыми пальцами и сказал: «Неплохо».
‒ Возьмем вас с испытательным сроком. В производственный отдел. Заведующий – Юра Николаев, он даст следующее задание.
Следующее задание я практически провалил. Я ничего не понимал в производстве. Но очерк про блокадницу, исполненный за один день, сделал свое дело: Магда Алексеева и ее заместитель Леня Левинский сочли, что я способен работать в великом и славном «Скороходовском рабочем».
Оклад мне положили 74 рубля 50 копеек.
***
«Скороходовский рабочий» был действительно единственным в своем роде изданием с единственной в своем роде редакцией.
Странным (по нынешним временам, конечно) было и само предприятие.
Огромный, как сказали бы сейчас, холдинг штамповал миллионы пар обуви в год. И все они никуда не годились.
Скороходовская обувь была крепкой и ноской. Но страшной до безобразия. Удобство – на уровне испанского сапога. Когда в моду входила платформа, магазины были забиты туфлями с плоской подошвой. Появлялись мужские туфли с острыми носами – могучая контора заполоняла прилавки тупоносыми полуботинками.
К изделиям «Скорохода» народ относился иронически. Гонялись за обувью из соцстран. Югославские женские сапоги были в те времена пределом мечтаний всякой ленинградки.
Однако этот «Скороход» родил самую удивительную многотиражку страны.
***
Газета была ежедневной. Нет, вы только представьте. Воняющие кожами цеха, никаких высоких технологий. И – четырехполоска, выходящая пять раз в неделю. Тиражом десять тысяч экземпляров. Часть тиража каждый день отправлялась в города, где были филиалы «Скорохода».
В «Скоррабе» имелось все, что полагалось в те времена большой газете: официоз, отделы партийной жизни, производственный, писем. Выходили ежедневные подборки информации, регулярные фельетоны и даже полоса юмора.
Мало того. Работали тут люди, которые составили бы гордость газеты любого масштаба. Собственно, потом так и получилось. Скороходовцы разбрелись по разным средствам массовой информации и везде стали видными фигурами.
«Скороходовский рабочий» оставлял впечатление запредельной избыточности: как самому предприятию по большому счету не нужна была единственная в мире ежедневная газета обувщиков, так и газете этой, по сути, ни к чему были столь яркие журналисты. Многотиражку можно было делать и более скромными силами.
Социализм иногда дает удивительные плоды. У «Скорохода» была мощная социалка: отличная библиотека, пионерлагерь, собственный Дом культуры, куда приезжала, например, Анна Герман. В этом же ряду ‒ уникальная, неповторимая газета.
Как образовался этот феномен, знаю только по слухам. Я появился в редакции на излете ее героического периода, когда многие легендарные фигуры уже ушли оттуда в большую журналистику, науку, литературу. На низком старте стояла и сама Магда, а без нее «Скороходовский рабочий» мог двигаться только по инерции.
Мне довелось проработать в том, старом «Скороходовском рабочем» всего год.
Это был незабываемый год.
***
Теперь я каждый день (кроме выходных) имел счастье наблюдать странных, необычных людей.
С шумом распахивалась обитая дерматином входная дверь. В комнату вваливался толстый румяный человек и кашлял на уровне громкости реактивного бомбардировщика:
‒ Кхе!!!
Оконные стекла мелко дребезжали. Никто, однако, и ухом не вел.
Аркадий Спичка поставлял газете еженедельные фельетоны. Информацию о всяких пакостях он собирал под крышей «Народного контроля», могучей организации, призванной исправлять отдельные недочеты социализма. Народные контролеры ходили в рейды.
– Яврейд! – оглушительно гаркал Аркадий, страшно выпучивая библейские глаза. Это он так предупреждал, что в редакции его сегодня больше не будет.
Писал Аркадий дома. Жил он тут же, на территории «Скорохода», на чердаке над библиотекой предприятия. То есть на служебной площади, которую выбила Магда. В похожем на коридор жилище в духовке доходили горячие бутерброды для припершейся в гости редакции. На горшке тосковал глазастый Мишка, ныне известный журналист Михаил Спичка.
Мастер словесного эквилибра и розыгрышей, Аркадий был душой компании. Он громоздился в торце редакционного стола, на который выставлялись напитки. Провозглашал тост, лихо опрокидывал стакан и, строго сведя брови, грохал локти на шаткий стол. Противоположный конец столешницы взлетал вверх. Аркадий млел. На этой стадии веселья он оглушительно и очень музыкально затягивал «Распрягайте, хлопцы, коней».
***
Подпевал Аркадию Юра Николаев, заведующий моим производственным отделом.
Юра был совсем другим: габаритами и плотностью напоминал шкаф, серьезностью – партсекретаря. Невооруженным глазом было видно, что его ждет хорошая карьера. Юра тоже так полагал и в минуты споров любил обещать окружающим:
‒ Вы все у меня ещё в приемной насидитесь!
В ряду мастеров словесного разбоя особое место занимал замредактора Леня Левинский. Он умел работать, уходя в себя и в этом состоянии полностью игнорируя окружающую действительность. В такие часы он был Заместителем Редактора, тянувшим воз ежедневной газеты. Но наступали и другие минуты, когда Леня буквально искрил, читая наизусть стихи и рассыпая шутки. Удачную остроту он подчеркивал характерным движением подъятой ладони со странно изогнутыми длинными пальцами.
В минуты застолий обязательно наступал момент, когда замредактора уговаривали запеть сосноровскую «Летел Литейный в сторону вокзала…». Делал он это вдохновенно. Непременно стоя. Ритм отбивал взмахами ладони с изогнутыми пальцами. Вступая в куплет «Шатаясь, как устои государства…», понижал голос и многозначительно задирал брови.
Ах, как любили мы этот «Летел Литейный….», как сами летели в эти минуты над обыденностью и идиотизмом, как остро ощущали уединенность нашего островка под названием «Скороходовский рабочий»!
***
Леня обожал веселье, но от некоторых эскапад держался в стороне. Любимым развлечением мужской части редакции было исполнение бетховенского «Сурка» в сопровождении оркестра, состоящего из губной гармошки, старого ундервуда и, в качестве ударных, дверцы тумбочки. Печальные глаза участника хора Володи Бейдера, человека на редкость сдержанного и солидного, загорались в такие моменты неугасимым огнем. «Сурка» полагалось орать как можно громче.
Леня смотрел на это безобразие с улыбкой. Магда в своем кабинете сжимала виски и обещала всех выгнать к чертям собачьим. Однако удержать нас от исполнения «Сурка» было невозможно. Прекрасная Наташа Жукова, ныне пресс-атташе Русского музея, зажимала уши. Завотделом партийной жизни Галя Глухова в ужасе хлопала дверью. Мы орали, как глухари, ничего не слыша. Прооравшись, тут же хватались за редакционную лямку.
Сейчас такое спонтанное действие назвали бы флешмобом.
***
Мемом назвали бы сейчас строки, которые Юра Николаев любил зачитывать в присутствии завотделом партийной жизни Галины Глуховой, дамы яркой голливудской внешности. Свойственная Гале выразительность линий была перебором даже для «Скорохода» с его мощным женским коллективом.
Облик завотделом впечатлял мужчин. Один из рабкоров (рабочих корреспондентов – так называли тогда внештатных авторов) написал дивный стих, первые сроки которого неизменно звучали во время застолий:
Как пепел с отгоревшей папиросы,
Откинула ты прядь седеющих волос.
Глаза с горчинкою раскосы,
Чуть припорошен пудрой нос…
‒ Дураки! – кричала Галя, картинно конфузясь. Видно было, что вниманием рабкора она довольна.
***
Может возникнуть ощущение, что в «Скороходовском рабочем» только и делали что дурачились, свинячили и бегали на угол за «Южным красным крепким».
Конечно, это не так. Редакция выпускала ежедневную газету, а делать это без жесткого графика и дисциплины невозможно. Как нам это удавалось – ума не приложу.
Ошибается и тот, кто полагает, что работа в советской многотиражке означала лишь изготовление скучных текстов про соцсоревнование. Ничего подобного! Отдавая неизбежную дань парткому, мы находили уйму возможностей для увлекательного творчества.
Вовка Бейдер закорешился с только что организованным вычислительным центром «Скорохода» ‒ там появились головастые ребята в белых халатах и симпатичные девчонки, там можно было поговорить о литературе. И Вовка отважно кинулся в описание мира компьютеров (которые тогда называли электронно-вычислительными машинами).
Аркадий Спичка переводил с польского, и на последней полосе газеты публиковались главы переведенного им знаменитого заграничного детектива.
Игорь Куберский на той же последней полосе публиковал замечательные материалы о классической поэзии.
***
Глядя на все это, я понимал, что тоже должен что-то сделать. Но что? Мне шел двадцать первый год, я пока мало что умел. Дежуря в первый раз «по информации», я обзванивал весь «Скороход», пытаясь найти какое-то событие, причем событие мне виделось почему-то в форме пожара. Но пожаров на «Скороходе», как на грех, не было. По наивности я не понимал тогда, что написать про пожар на социалистическом предприятии мне никто и не дал бы.
В тот день подборку информашек я сдать не сумел. Но меня не уволили. Наутро я добил подборку и оттащил ее Лене. Через полчаса он вышел из кабинета с листочками в руках. Я смотрел на него с ужасом. Леня произнес значительным голосом:
‒ Это очень хорошая подборка информации.
Как я был благодарен нашему замредактора!
Вскоре в редакции объявились социологи, которые рассказали нам, что такое контент-анализ.
Всякие умные штуки в «Скороходовском рабочем» обожали. Наверное, потому, что обувное производство – не высокие технологии. Тут рубили коровьи шкуры, главная рабочая специальность так и называлась – «вырубщик», в цехах воняло химикатами. Поневоле хотелось прикоснуться к чему-нибудь тонкому и сложному.
Наслушавшись про контент-анализ, я немедленно решил применить его к «Скороходу». Неделю таскался по цехам, собирая материал. Потом купил в комиссионке крохотную пишмашинку и оккупировал редакционный диван.
В результате явился материал на две полосы, разворотом, под названием «Социальный портрет прогульщика». В нем я с кучей цифр доказывал очевидное: «Скороход» несет чудовищные потери от прогулов. На летучке меня хвалили. Я чувствовал, что сделал какой-то очень важный для себя шаг. Магда же помнит этот материал (и даже его название) до сих пор. Что сильно удивляет.
***
Полосу юмора назвали «Сапоги всмятку». Чтобы, значит, подчеркнуть обувную тематику газеты.
Я тогда увлекался карикатурами и исполнил рисованную заставку. Мы пихали в эту полосу все, что могло скрасить будни.
Кризис наступил стараниями неугомонного Вовы Бейдера. Только в его седую (несмотря на молодость) башку могла закрасться гениальная идея, заставившая толерантное скороходовское начальство заинтересоваться происходящим в редакции.
«Скороход» переживал тогда структуризацию, оптимизацию и совершенствование. Выражалось это в появлении новых подразделений и переименовании старых.
На 1 апреля Бейдер опубликовал приказ генерального директора: с целью повышения эффективности управления фабрику «Пролетарская победа № 1» переименовать в «Пролетарскую победу № 3», цех № 10 переименовать в цех № 16…
Телефоны разрывались. Перепуганные начальники подразделений орали в трубки: непонятна цель переименования вверенных им подразделений. Коллективы в панике. Времени подготовиться не дали. Что делать?
Любые ссылки на то, что это первоапрельская шутка, отметались с порога. Какие шутки по такому поводу? Нет, вы опубликуйте оригинал приказа…
Вовка цвел.
Что поразительно, никого не уволили. Магда билась в парткоме и отбилась. А уж она-то рисковала больше всех.
***
Холодные, гремящие жестью времена.
После Пражской весны минуло три года, надежды шестидесятых растворились. Только что отгремело столетие Владимира Ильича Ленина – страна отмечала его в припадках казенного энтузиазма. Радио ежедневно трубило про «вихри яростных атак».
На прилавках еще кое-что было, но сосиски в магазины уже «выбрасывали». Обедать ходили в пирожковую на Московский – там кормили беляшами из алюминиевого таза. В окрестностях Московских ворот воняло жжеными сухарями: атмосферу ароматизировал здешний завод комбикормов. Когда не хватало времени, шли в рабочую столовку «Скорохода» ‒ дешевую, грязную, с тошнотворным меню. На хорошие книги записывались в очередь в очень приличную скороходовскую библиотеку.
Анекдоты рассказывать опасались. Леня как-то читая газету пробормотал: «Ну прямо как в анекдоте…» И я, идиот, не подумав, спросил его:
‒ В каком?
‒ Ну, их вообще-то много… ‒ отвел взгляд Леня.
Политическими анекдотами обменивались только с проверенными друзьями. Я только что появился в редакции, и Леня имел полное право на осторожность. Но я-то как мог такое брякнуть? Он же подумает, что я его провоцирую. Стыдно было ужасно.
Стояли холодные времена, но под их ледяным покровом струилась параллельная жизнь – дружба, товарищество, совсем другие песни.
По утрам остро хотелось на работу. Мы вкалывали как сумасшедшие. А по пятницам, к вечеру, накрывали чем придется стол. Гасили верхний свет, гитара рассыпала аккорды. Пели про синий троллейбус. Глаза Магды влажно мерцали, когда она читала свои стихи. Уходить не хотелось.
Но все хорошее рано или поздно кончается.
***
Прошел слух, что Магду «смотрят» на повышение.
Потом она и сама сказала нам, что такое может произойти. Не факт, конечно, вы же знаете, как «там» принимаются такие решения, все может остаться по-прежнему…
Ощущение было, словно по башке дали дубиной, обернутой войлоком.
Потом началась бешеная беготня: в редакцию ехал с визитом Большой Человек из ЦК КПСС. На смотрины.
Большого Человека звали Зубков. К его приезду редакцию вычистили. Для комнаты литсотрудников (так тогда называли корреспондентов) по моему проекту заказали новый крепкий стол, на который можно было опираться без страха упасть. Всю ломаную мебель стащили в кабинет Магды. План был такой: Зубкова приветствуют у входа, ведут в ньюсрум – и тут происходит Большой Разговор.
Меня, как самого молодого, погнали в магазин за армянским коньяком. Армянского я не достал, притащил азербайджанский и ожидал выволочки. Но к моменту моего возвращения в редакцию здешние обстоятельства повернулись так, что о неправильном коньяке и думать забыли. Белые лица Магды и Лени наводили на подозрение, что случилось страшное. Так оно и было.
Большой Человек оказался действительно большим: товарищ Зубков отличался ростом, корпулентностью, партийной статью. Явившись в наши хоромы, он по-товарищески приветствовал коллектив и тут же уверенно двинулся в редакторский кабинет. Начальство не успело и рты открыть, как посланец ЦК КПСС уселся там на ломаный стул и со страшным грохотом рухнул на пол.
Жутко подумать, что стало бы с редакцией, случись такое до 1953 года. Полагаю, лагерное население несколько выросло бы. Но в брежневские времена Большой Человек повел себя на редкость адекватно: расхохотался, утешил Магду, уселся за общий стол с изумленными сотрудниками.
Неправильный коньяк отлично пошел под шутки и смех.
***
Времена стояли холодные, но без излишнего кровопускания.
Однажды предприятие потрясла весть: смотреть новый цех приезжает сам Григорий Васильевич Романов. Первый секретарь обкома КПСС, кандидат в члены Политбюро. Царь, бог и воинский начальник.
В назначенный час я оказался в новом цеху с фотоаппаратом ‒ тогда я увлекался фотографией.
Кандидат в члены Политбюро – маленький, ухоженный – двигался во главе процессии вдоль свежепокрашенного конвейера, на котором ловкие машины штамповали мужские полуботинки. Наш генеральный объяснял гостю, как такие конвейеры завалят страну обувью.
Я целился снять вождя. Мешала какая-то решетка. Недолго думая я слегка повернул ее.
Конвейер мгновенно встал.
Наступила томительная тишина. Генеральный побурел и усох. Но самое интересное произошло с лицом первого секретаря. Только что его глазки лучились добротой, и вот они уже подобны стальным шарикам. В цеху ощутимо повеяло стужей. Окружающие секретаря молодые люди напряглись.
Но тут кто-то воскликнул:
‒ Да это фотограф ограждение безопасности задел!
Все, включая первого секретаря, уставились на меня. Лицо вождя мгновенно претерпело обратную эволюцию: стальные шарики спрятались, из глаз полилась человечность. Конвейер снова загрохотал. Процессия двинулась дальше.
Самое интересное, что мне никто потом слова не сказал по этому поводу.
***
Вскоре Магду действительно забрали в еженедельник «Ленинградский рабочий».
Волшебный год закончился.
Но его гипноз не отпустил уже никогда.
В моей жизни было множество редакций. Некоторые из них вспоминаю с нежностью, память об иных сознание отторгает. Но «Скороходовский рабочий» ‒ как первый роман: да, глуповато все было и наивно, но сердце щемит, и воспоминания теснятся, и слова «Летел Литейный…» звучат паролем того давнего, теперь и вовсе странного бытия.
Каждый из нас пошел своим путем. Многие преуспели. Юра Николаев действительно стал телевизионным начальником. Володя Бейдер – одним из известнейших в Израиле журналистов. Аркадию Спичке зал рукоплескал стоя, когда он получал награду «Золотое перо». Мише Веллеру, великому гуру, внимает аудитория «Эха Москвы» (когда он не занят написанием очередной книги). А ежели в нашем сообществе говорят о Магде, фамилия не нужна – все знают, что речь идет об одном из столпов беспокойного журналистского сообщества.
Иных уж нет. Ушел блестящий Леня Левинский, ушел оглушительный Аркадий Спичка, ушел гранитный Миша Зубков, ушла голливудская красотка Галя Глухова.
В бывшем лабораторном корпусе «Скорохода», фасадом выходящем на Московский, играют теперь в боулинг и продают обувь. Это не та скороходовская обувь, от которой начиналось плоскостопие. Это нормальная обувь, которую мы теперь покупаем свободно и сколько хотим.
Кругом совсем другая жизнь, и это хорошо.
Но маленький островок, именовавшийся редакцией единственной в мире ежедневной газеты обувщиков, продолжает жить на самом дне нашей памяти – и исчезнет только с нами.