Воспоминания Людмилы Регини
13.09.2010
Тебе родиться на Земле счастливый выпал случай
1969-й год. Александр Матвеевич Шарымов в возрасте Иисуса Христа. Мы шутим и веселимся по этому поводу. Хотя какие там шутки! Мы делаем первый номер журнала «Аврора», разместившись за тремя столами в маленькой комнате «Костра» на Таврической, 37, где нас, бездомных, приютила дружественная редакция.
Во главе «Авроры» – Нина Сергеевна Косарева, новичок в редакторском деле, но, как ни странно, – а мы ведь не с улицы, – тоже чувствуем себя неуверенно. Не выказывает комплексов, да их и нет у него, один только Саша Шарымов. Он – ответственный секретарь, правая рука главного. Многие из нас видят друг друга впервые. Команды еще нет. А командир? Всем почему-то понятно, что командиром должен быть Саша Шарымов. Нина Сергеевна во всем полагается на него и одновременно учится. Он умен, деловит, спокоен, мягок. Надо определить направление журнала, его мировоззренческую позицию, рубрики, оформление – со всеми вопросами и предложениями мы обращаемся к Шарымову. Он безошибочно называет имена лучших прозаиков и поэтов, он ориентируется в городских проблемах – город его любовь и предмет исследования, а главное – у него громадные связи, или лучше сказать дружбы с художниками, поэтами, актерами, актрисами, музейщиками, с начинающими гениями и убеленными сединами книжниками-архивистами…
Достаю со своих полок первый номер «Авроры», и меня охватывает радость. Не потому, что оживают воспоминания, а потому, что не стыдно за нас, тогдашних, и за наш выбор. Я бы сказала: за выбор Шарымова. Посмотрите! Рассказ Даниила Гранина «Один раз ударить», повесть Александра Володина «С любимыми не расставайтесь» (мы первыми ее напечатали!), стихи Вс. Рождественского, Михаила Дудина, Вадима Шефнера – его «Утешительный марш» ритмичен и легок, звучит как напутствие:
«Иди при свете и во мгле / Сквозь молнии и тучи! / Тебе родиться на Земле / Счастливый выпал случай»;
фрагменты из «Записок старого петербуржца» Льва Васильевича Успенского; очерк Сергея Довлатова о студенческих отрядах в рубрике «Мир современника»… Как похож Довлатов на себя в этом простеньком сочинении – абсолютный слух, ирония, улыбка, искренность.
В конце журнала – «Воображаемые интервью по поводу выхода «Авроры» №1». Текст Леши Лифшица (Лев Лосев, сейчас профессор славистики в Америке, поэт, эссеист, чьи мемуары, напечатанные в этом году в «Звезде», проливают свет на многие исторические и биографические события, в том числе, на двойственность его собственного имени). Итак, стихи Лосева, иллюстрации Миши Беломлинского…
Почему я об этом подробно рассказываю? Да потому, что я знаю: за многими авроровскими публикациями – взгляд, вкус, культура Александра Шарымова. И больше того – имена его друзей.
По коридорам редакции (мы уже переехали с Таврической на Литейный, 9) бесконечно ходят Борис Федорович Семенов, Гага Ковенчук, Лёня Каминский, Саша Житинский, Глеб Горбовский, Витя Максимов, Володя Уфлянд, Витя Бузинов, Женя Рейн, Борис Спасский, Михаил Таль… Они не просто ходят, они несут Шарымову свои рисунки, стихи, очерки. И они знают, что будут напечатаны в «Авроре». Интересно, почему в моем перечне нет ни одной женской фамилии? Шарымов – не женоненавистник, скорее – наоборот. В чем тут дело? Дело в том, что в природе существует – и от этого никуда не деться – шарымовско-саймойловский мальчишник, талантливый, хулиганский и спаянный на все времена. Первый друг и сокурсник Лёша Самойлов пришел в «Аврору» прямо с поезда Петрозаводск–Ленинград и вскоре стал заведовать отделом публицистики. Саша Шарымов полагал, что только на дружбе могут быть выстроены по-настоящему плодотворные отношения в творческом коллективе.
В первую очередь наш носитель культуры Люда Будашевская, а также Леша Самойлов и, конечно, Саша были в «Авроре» тем центром, вокруг которого бурно кипела литературно-кино-театральная жизнь. Какие люди бывали в нашей редакции! Павел Антокольский, Александр Межиров, Виктор Некрасов, Булат Окуджава, Юрий Любимов со всей Таганкой и Володей Высоцким, Анатолий Эфрос с Натальей Крымовой, весь грузинский бомонд с Софико Чиаурели (черное пальто, черная шляпа с полями, черный шарф) и Котэ Махарадзе… Боюсь кого-то пропустить и невольно пропускаю, конечно.
Но уж точно не пропущу Иосифа Бродского. С Сашей Шарымовым его познакомил Женя Рейн. Они симпатизировали друг другу. Бродский жил наискосок от «Авроры», в доме Мурузи, оказавшемся сегодня под разрушительной силой новых порядков. По приглашению Саши они появился однажды в наших стенах. Шарымов уговорил Нину Сергеевну Косареву заключить с опальным поэтом договор, заведомо зная, что стихи напечатать невозможно. Формально в таких случаях автор имел право на какой-то процент от суммы в договоре. Обман имел благородный оттенок. Бродский бедствует. Ему надо помочь.
Заведующая редакцией Маргарита Петровна Музыченко рассказала мне сейчас, в эти дни, что посещение Бродского она помнит до мельчайших подробностей. В кресле, неподалеку от ее стола, сидел молодой рыжеватый человек в поношенном пальто, с грустными глазами, потерянный (а вам приходилось ожидать подачки?), и в облике его было что-то от библейского пророка. Наша Марго умела глядеть в корень. Шарымов очень любил ее и часто, идучи по коридору, на всю редакцию пел своим зычным голосом: «Марго Петровна, пройдут дожди…»
Проходили дожди и годы. И наступил роковой семьдесят седьмой. В 11-м номере было напечатано стихотворение Нины Королевой. Вот оно:
За чьей-то улыбкой,
Как будто опять ожила я
Для радости зыбкой…
Но город, глядящийся в реки,
Молчит, осторожен.
Здесь умер слепой
Кюхельбекер
И в землю положен.
И в год, когда пламя металось
На знамени тонком,
В том городе не улыбалась
Царица с ребенком…
И я задыхаюсь в бессильи
Спасти их не властна,
Причастна беде и насилью
И злобе причастна.
Разгорелся страшный скандал. В кабинетах редакции проходили «очные ставки». Экстренно заседали партбюро Союза писателей, секретариат… Литературные столпы Федор Абрамов, Михаил Дудин, Владимир Николаевич Орлов выкручивались кто как мог, но не в состоянии были остановить разнос. В конце концов, они вынуждены были осудить, не стесняясь произносить слова: «политическая ошибка», «монархические стихи»… Я это помню точно, присутствовала на всех «проработках» как парторг редакции. Атмосфера накалялась. Владимира Торопыгина (главного редактора) освободили по «собственному желанию», Андрея Островского, его зама, уволили с черной метой в трудовой книжке, Александру Шарымову вынесли выговор, мне – «поставили на вид».
На общем писательском собрании член СП Юрий Помозов, бледнея от гнева, сказал, что в «Авроре» «окопались солженицынские подголоски». Это была атмосфера всеобщей шизофрении.
А вот Александр Шарымов ни от кого не скрывал, как он относился к стихотворению, он говорил о долге поэта в пушкинском значении этого слова – милость к падшим призывать. Шарымов не «герой» по складу своему, он не искал опасности, скорее – уходил от нее, но на крутых поворотах чувство собственного достоинства всегда брало верх.
Он не был святым, он был живым и сознавал, в каких жерновах перемалываются наши идеалы и наши порывы.
Но была у Шарымова ниша, где на него никто не давил и где он наслаждался свободой. Он всю сознательную жизнь писал исторические повести о Петербурге, сочинял стихи и поэмы, переводил… Он не думал, какая у них будет судьба. Он сызмальства был насквозь пропитан поэзией. Печатался редко – в «Костре» и «Авроре», больше писал «в стол», щедро дарил свои бесчисленные послания друзьям, родным, коллегам, сокурсникам (филфак Университета). Вот они на фотографии 1974 года – Елена Колоярова, Тамара Скобликова, Белла Куркова, Леша Лифшиц (Лосев), Алексей Самойлов и все, все, все… Все, кто знал Шарымова, работал с ним, хранят листочки, напечатанные им на машинке. Это его Послания. В них слышен лирико-шутливый голос.
Храню я и «Оду на день рождения Людмилы Регини и Ирэны Каспари»:
Такого роскошного
Супердубля!
Одна составная – Региня
Людмила
(она – публицистка
невиданной силы),
И с нею прекрасно работает
в паре
Русалка машинки Ирэна
Каспари.
и тэ дэ…
Да, мы с Ирэной родились в один день и шедевры Шарымова получали вместе и врозь каждый Божий год.
Об Ирэне – особый разговор. Мы и не заметили (во всяком случае я), как развивался в редакции ее роман с Сашей. Они поженились. У них родилась Даша. Даша росла на наших глазах, а старшая дочь Шарымова от первого брака Катя стремительно взрослела – и тоже на наших глазах. («Аврора» была семейным домом в лучшем смысле этих слов.)
…Обе Сашины дочери прилетели из Америки в дни прощания с ним. Я увидела их после долгой невстречи на отпевании в Князь Владимирском Соборе. Две прелестные сестры. Одно непоправимое горе. Отцу было кем гордиться. И вот мы стоим рядом с ними – мужчины, едва сдерживая слезы, и женщины, пряча в воротники пальто когда-то красивые лица, воспетые Сашей Шарымовым.
Для Ирэны справиться с болью можно было единственным образом – окончательно подготовить 2-е издание книги «Стихи и комментарии». Александр Матвеевич диктовал эту огромную работу Ирэне, опираясь на свой архив и на архивы друзей. Алексей Самойлов был и остается истинным хранителем всего, что написал Саша. Среди составителей его имя рядом с именем Ирэны. Ему и Александру Анейчику – большинство дружеских посвящений в книге, которую выпустило издательство «Геликон плюс».
В мае 2001 года уже ослепший Александр Шарымов («Я ухожу в мир звуков и теней…») писал: «И последнее. Я хочу поблагодарить за бесценную помощь в создании этой книги мою жену Ирэну Павловну Каспари, а также воздать должное дружескому и столь редкому в наше время меценатству главы «Геликона» писателя А. Н. Житинского»…
Вот и мы имеем теперь возможность, читая стихи и разглядывая фотографии, вспомнить время, которое нас ломало и не сломило, которое подарило незабываемые встречи, мгновения любви и дружбы, счастливое сотворчество. На этом стоит поэзия, на этом, в сущности, стоит жизнь.
Ирэна Каспари: 17 марта 2003 года Саша скончался в Покровской больнице от третьего, обширного, инфаркта.
Он так и не увидел своего горячо любимого внука, не узнал о том, что его исторический труд «Предыстория Санкт-Петербурга. 1703 год» получил, наконец, поддержку мэрии (мне сообщили об этом через месяц после его смерти), он не дожил до 300-летия Санкт-Петербурга, которого так ждал…
Похоронили мы Сашу, строго следуя его завещанию, высыпав прах в Неву на спуске напротив здания Двенадцати Коллегий.