Александр Девель: «Когда началась война я, девятиклассник, вступил в армию народного ополчения»
В нашем городе снова массово раздали георгиевские ленточки, снова зазвучали слова благодарности в адрес ветеранов, снова закуплены огромное число красных гвоздик. Давно ожидаемый подарок от города на днях получил и 89-летний Александр Александрович Девель, о судьбе которого газета «Вечерний Петербург» рассказывала в статье «Прошу простить меня за беспокойство» (19 марта). После обращения в нашу газету, в «Общественную приемную Балтийской медиа-группы», обращения Союза журналистов Санкт-Петербурга и Ленинградской области к губернатору Санкт-Петербурга, ветерану, коренному петербуржцу, вынужденному жить в деревенском доме в Псковской области, город все-таки дает благоустроенную квартиру в одном из домов системы социального обслуживания (несколько дней назад ветеран получил соответствующее уведомление из жилищного комитета).
На очередь по улучшению жилищных условий ветерана упорно не ставили в течение многих лет: из-за того, что пресловутый метраж для очереди был превышен на два метра, то есть вместо 9 кв. метров общей площади на человека приходилось 11 кв. метров. Хотя в трехкомнатной «хрущовке» было зарегистрировано фактически три семьи. Такая классическая проблема «семейных коммуналок», которые коммуналками не признаются. Квартиру в доме социального обслуживания, которую должен получить Девель, нельзя будет передать по наследству. Но главное: 89-летний участник войны, защищавший Ленинград от фашистов, будет жить в благоустроенном жилье, а не в далекой деревушке, в доме без каких-либо удобств («Нужно и воду из колодца принести, и дрова наколоть, и печку затопить, а сил уже нет», – говорит Александр Александрович.) Правда, в ближайшее время переезд состояться не может. Дом социального обслуживания, который предложили ветерану, расположен на Витебском проспекте, 59. Дом построен, но не сдан в эксплуатацию (ориентировочно все будет готово к осени).
Сегодня Александр Александрович Девель, ветеран, награжденный орденом Великой Отечественной войны, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Ленинграда», «За победу в Великой Отечественной войне», член Союза журналистов и Союза переводчиков России – наш гость.
«Мои деды и прадеды воевали за Россию в XIX веке,
а я защищал свой родной город от фашистов»
– Каким запомнилось 22 июня 1941 года?
– К лету я закончил 9 класс. Жили мы на Петроградской стороне, в коммуналке, в доме на углу Большого проспекта и улицы Бармалеева. Кстати, изначально это была не коммуналка, а отдельная, собственная квартира моих предков. А начало войны совпало с днем смерти моего отца Александра Станиславовича, умершего 22 июня 1939 года. Вот мы все с утра и поехали на кладбище, на трамвае. И смотрим (тогда еще не было объявлено о нападении фашисткой Германии на Советский Союз), почему-то в каждой подворотне дворники в белых фартуках стоят (уже пришел приказ об усилении бдительности). Потом сообщение по радио, что в 12 часов дня будет говорить Молотов. Я еще подумал, наверно, скажет о введении раздельного обучения в школе (тогда об этом поговаривали). Но сообщение было совершенно неожиданным.
– Вы упомянули о семейной квартире…
– Да, это целая история. Отец мой и его братья родились в Сибири, куда моего деда Станислава Владимировича, закончившего Петербургский горный институт, отправили на казенные золотые прииски. Отец и его братья закончили кадетский корпус в Хабаровске. В Петербург семья вернулась только в начале русско-японской войны.
Дед открыл магазин школьных и письменных товаров, и при нем была квартира. Когда дед умер, пришлось ликвидировать магазин вместе с принадлежавшей ему квартирой. А приобретенная на полученные средства новая четырехкомнатная квартира потихоньку превратилась в коммуналку. Но дом этот сохранился до сих пор. Во время блокады в него попала бомба: внутренние перегородки снесло, но в целом дом выстоял. В начале XX века хорошо строили, на века.
– Что вы делали в начале войны?
– Я только что закончил 9 класс. В июне начал выполнять задания от райкома комсомола: мы разносили повестки по квартирам, в том числе по ночам. И еще у нас было задание узнавать, какие настроения бытуют среди граждан, не конкретно у кого-то, а в общем. Хочу сказать, что очень многие полагали: война – ненадолго, что скоро все закончится разгромом фашистских войск. Еще очень свежи были воспоминания о Зимней войне – кратковременной, хотя и очень кровопролитной. Мы и предположить не могли, что немцы через несколько недель дойдут до Ленинграда.
Быстро стали создаваться истребительные отряды по борьбе с парашютистами. Я и три моих товарища захотели туда поступить. Но оказалось, что нужно отменное здоровье. Меня не взяли лишь потому, что носил очки.
Тогда пошел работать на завод «Линотип», до войны выпускавший полиграфические и трикотажные машины, а с началом войны перешедший на продукцию стратегического назначения. Я отлично разбирался в чертежах, и меня практически сразу поставили контролером ОТК. Рабочий день – 12 часов, после него еще 4 часа – обязательная военная подготовка. Так продолжалось где-то месяц.
Фото Павла Маркина
Но вот по районам стали формировать армию народного ополчения, и группа сотрудников с завода «Линотип» (в том числе и я с моей мамой Марией Яковлевной) записались в ополчение, в 3-ю гвардейскую дивизию. При записи в народное ополчение уже не смотрели ни на возраст, ни на наличие очков. Правда, очки и тогда сыграли свою роль: меня отправили работать в дивизионный медсанбат. Уже в августе 1941 года дивизию отправили на фронт, в район поселка Русско-Высоцкое. Бои шли уже под Ленинградом, и бои жестокие. Дивизия народного ополчения несла огромные потери, и довольно быстро ее фактически расформировали: кого-то вернули в город, но многих, в том числе меня перевели в 44-ю стрелковую дивизию, в дальнейшем ставшую Краснознаменной Чудовской. Дивизия сражалась на Ленинградском и Волховском фронтах, ближе к концу войны – на Прибалтийском фронте.
В конце октября 1941 года нас оправили на баржах по Ладоге: от Осиновецкого маяка в Новую Ладогу, а далее – в район Тихвина. С Новой Ладогой у меня связано очень светлое воспоминание о войне: нам по прибытии выдали необычайно пышные «кирпичи» белого хлеба! Мы не получали белого хлеба ни до ни после Новой Ладоги. Ведь солдатам был положен только черный хлеб.
Что дальше? Воевал на подступах к городу, был радистом. Я же до войны увлекался радио, вот меня и зачислили в батальон связи.
– Вы были в блокадном городе?
– Меня несколько раз посылали в Ленинград, в том числе за запчастями к машинам. Первая командировка пришлась на декабрь 1941, как раз перед Новым годом. Въехали мы в город на машине со стороны Ржевки, и далее – в центр. Запорошенные снегом, давно вставшие трамваи и троллейбусы. Местами огромные ледяные холмы: это когда при обстрелах и бомбежках рвался водопровод, вода фонтанировала, постепенно замерзая. Но более всего поразили вереницы людей с санками, на которых завернуты трупы: голод вовсю собирал страшную жатву.
А у меня к тому времени уже умерли бабушка и тетя. Их похоронили на Серафимовском кладбище. Я пошел на кладбище и обомлел: передо мной раскинулась площадка с длинными глубокими рвами. Сюда подъезжали большие грузовики, почему-то ужасно пахнущие, наверно, их двигатели работали на каком-то низкосортном дизельном топливе. Трупы – как бревна складывали во рвы, затем поливали какой-то дезинфицирующей жидкостью (сейчас на этом месте мемориальная площадка.)
Ослабевшие от голода люди падали на улицах, и у прохожих не было сил их поднять. Человек падал – и замерзал. Встретил своего школьного товарища: у него на улице погиб отец. Как рассказал товарищ, отец ушел из дома, пообещав вернуться с собачкой, кто-то ему где-то пообещал. Наутро отца нашли замерзшим на пути к дому: скорее всего из-за собачки его убили.
Разносил скромные посылочки, которые собрали для своих родных мои однополчане. Заходишь в промозглую темную квартиру, тебя встречает – не человек, словно тень какая-то. А увидит подарок – мешочек с крупой, сухарики – и расцветет в улыбке, принимая подарок в дрожащие руки.
Навестил я и своего знакомого радиолюбителя, который меня к радио и приобщил. Он был уже старым человеком, инвалидом войны 1914 года. Не с пустыми руками пошел, принес ему бутерброды с салом. Это считалось царским угощением.
К слову о радио. Еще в начале войны был строгий приказ: радио – сдать. Но у меня не хватило духа расстаться с самодельным, собранным мною приемником. Припрятал. А вместо него сдал какой-то старый детекторный приемник. Мне даже после войны на него извещение пришло: мол, заберите обратно.
А смерть играла в рулетку
– Вы прошли всю войну. Было страшно?
– Знаете, страх – удивительное чувство. Очень часто его и не осознаешь, только после того, как все уже минует.
Приведу пример, Дело было в 1941 году, когда наша дивизия стояла в районе станции Можайская. Там постоянно немецкие самолеты поезда бомбили. Они летали совсем низко, на бреющем. В мои обязанности тогда входило доставлять документы в штаб дивизии. Так вот: однажды еду верхом с донесением, навстречу мне – машина. Лошадь испугалась, скинула меня и через ров поскакала. Я опомнился и за ней. И вдруг около меня забарабанили тяжелые крупные капли дождя. В голове мелькает: «О, дождь начался». Но ничего не замечаю, мне бы главное лошадь поймать. А это были не капли дождя, а смертельный металл. Один из самолетов заметил одинокую фигурку, бегущую по полю, развернулся и начал прицельный обстрел. Можно сказать, это было мое первое боевое крещение.
А вообще от страха люди могут делать совершенно невероятные вещи. Помню, как как-то, когда обстреливали медсанбат, один из докторов (а спрятаться куда-либо тогда было просто невозможно), сунул голову в автоклав (в котором шприцы и прочее стерилизуют).
– Значит, Вам очень повезло…
– Как свыше предначертано, так и будет. Я серьезно не был ранен, хотя контузию в голову получил. Из-за нее я, наверно, и стал плохо слышать. Это же в 1941 случилось. Дивизию нашу отправляли в Тихвин. Мы прибыли на Финляндский товарный, уже в темноте. И тут обстрел, посыпались зажигательные бомбы. И все вокруг осветилось как днем. Уже снег лежал, и зажигалки освещали округу как прожекторы. Мы кинулись тушить. Как раз рядом штабеля кирпича оказались. Я к зажигалке: два кирпича на ребро с обеих ее сторон, третий сверху. Так и тушили. Но тогда меня и оглушило: я два дня практически ничего не слышал, потом прошло, и сказалось уже через многие годы.
Судьба – у кого уж как. Приведу еще пример из собственной военной биографии. Это уже было, когда немцев вовсю гнали, где-то в районе города Остров. Весна еще только началась. Наша маленькая группа, посланная в разведку, ждала очередного приказа. Мы, радисты с радиостанцией, укрылись в оставшемся от бурта картофеля ледяном «куполе». Нас обстреливали жестко. Дверь, ведущая в «купол», буквально взлохматило осколками. И вдруг – резкая боль в руке. Значит, осколок. Снимаю варежку (а у меня тогда были толстые варежки деревенской вязки), а на ладони – красное пятно, и только. Оказывается, осколок застрял в варежке.
Да, погибнуть мог миллион раз. Тем более что связной батальон – вообще дело очень опасное. Ведь, например, телефонную связь, если провод порвется, нужно восстанавливать в любых условиях, и под огнем тоже.
А сколько людей полегло на одном из «пятачков» на берегу реки Волхов, куда меня, связиста, отправили вместе со штрафной ротой. Там почва буквально вибрировала под ногами, настолько силен был артиллерийский огонь. Потери несли колоссальные, но дрались штрафники люто. Немцы так и не смогли занять тот «пятачок» на «их» берегу.
Прав был Суворов, когда сказал: «Побеждает тот, кто себя не жалеет».
Александр Александрович Девель смог демобилизоваться только в 1950 году. Закончил юридический факультет Ленинградского государственного университета. И – снова попал в армию. Пришла повестка, и Александр Девель, которому присвоили офицерское звание, был отправлен политработником в танковый полк. Прослужил еще семь лет. Вернулся в Ленинград, но не стал заниматься юриспруденцией. Его призванием все-таки стали журналистика и переводческая работа. Он переводил художественную литературу с немецкого, английского, украинского и белорусского языков. Возможно, у кого-то из читателей в домашней библиотеке есть книги, переведенные Александром Девелем «Братья Витальеры», «Ночь над прерией», «Токей-Ито», «Топ и Гарри», «Сыновья Большой Медведицы», «Харка-сын вождя». Совместно с дочерью переведены «Наш дом», «Выбор катастроф», «Дива Никотина», романы Агаты Кристи «Карты на столе», «Тринадцать загадочных случаев» и другие.