Всю жизнь учимся журналистике
С Домом журналиста на Моховой (здесь располагался ДЖ до начала 70-х годов) я практически не была связана. Помню только, однажды была там на вечере Ольги Федоровны Берггольц. Но и после того как в 1977 году Союз журналистов переехал на Невский, 70, у меня с Домом тоже не было особенной связи. Платила взносы, и все. А потом наладился контакт – тесный, дружеский, теплый, оставшийся в моей душе навсегда.
Ступени мастерства
Меня пригласили преподавать в Школу молодого журналиста. Инициатором создания этой школы была Полина Соловей, а поддержал идею ее коллега Эдгар Эмильевич Линчевский. Однажды мы втроем сели за круглый стол в одной из гостиных Дома журналиста и договорились о том, что именно будем преподавать. Курс Полины назывался «Ступени мастерства». Кандидат медицинских наук, автор множества популярных работ, в том числе по психологии, Линчевский предложил такие темы: профессиональное общение и как журналист должен выходить из конфликтов. А моя тема – язык и стиль газеты. Сначала согласилась, а потом, задумавшись, испугалась. Ведь это было время перестройки – все бурлило, «Московские новости», «Огонек» – нарасхват… Мне казалось, что неважно, как писать, а важно, что писать. Главное – говорить правду, срывать всяческие маски.
С Полиной мы были знакомы давно. Очень давно. Еще с той поры, когда мы вместе работали в газете «Смена». Мы сдружились. Потом она работала в «Вечерке», а я – в журнале «Аврора» и приносила Полине свои заметки.
И вот началась наша совместная работа в Школе. Пришли молодые люди – философы, актеры, недоучившиеся журналисты, рабочие – самый разный народ. Они не имели никакого представления о журналистской профессии, но хотели овладеть ею и были умны, любознательны.
Приходили к нам по объявлениям. В газетах было смешное объявление. Оно есть в моей книге «Борьба с борьбой борьбуется» о журналистской профессии.
«Не горюй, если твоя профессия стала нелюбимой, ты можешь найти любимую профессию, если обратишься в Союз журналистов. Мы принимаем всех, кто учится, работает без отрыва от производства. Ты можешь освоить профессию, и не простую, а золотую. Союз журналистов приглашает!»
Со временем наша преподавательская компания увеличивалась. На собеседовании с ребятами мы сидели уже вчетвером – Эдгар Линчевский, Полина Соловей, Михаил Золотоносов и я. Спрашивали у молодых, чего они хотят от этой школы.
Помню, Маша Конюкова (тогда Маша Сакина) сказала, что хочет писать так, как пишет Михаил Золотоносов. Такая у нее была планка. А кто-то ничего не мог сказать. В тот год приняли человек тридцать.
Каждый из нас вел занятие в отдельной роскошной гостиной Дома журналиста. Тогда я и полюбила этот Дом, сроднилась с ним. Нам Нина Владимировна Пономарева (руководитель отдела культуры) открывала любой зал – Голубую гостиную, Красную, Зеленую…
Помню, я спросила у ребят, сидевших передо мной: знают ли они смысл слова «жупел»? Ни один из них не мог сказать. Никто не понимал значения этого слова. А почему я об этом спросила? Потому что в газете «Советская Россия», которую мы не любили, мне попалась фраза Нины Андреевой, автора знаменитой антиперестроечной статьи «Не хочу поступаться принципами». Смысл этой фразы заключался в том, что Анатолий Собчак «машет истрепанным устаревшим жупелом». Я подумала, многие ли понимают, что такое жупел, поэтому и спросила об этом своих учеников.
Вообще ребята были смельчаками. Допустим, говорили: «Факты описать любой дурак сумеет, тем более журналист». Я им объясняла, что журналист должен не просто изложить факт, а подняться над фактом, осмыслить его, а это гораздо сложнее. Все надо было объяснять, с чего начать заметку, какой заголовок придумать, какое «мясо» должно быть внутри…
Учились они один год. И ежегодно мы набирали новую группу. Многие стали журналистами, преподавателями журналистики, как ни странно.
Полина Соловей, да и мы все, любили журналистику, посвятив ей всю жизнь. Полина была человек-вихрь, человек-ураган. У нее семья, муж, редакция, весь день она в бегах, но всегда элегантная и красивая. Помню, как она прибегала в Дом журналиста, вбегала в зал, опоздав на три минуты, и тут же начинала свою лекцию. И в журналистике она была, конечно, человеком необыкновенным. Попала в первую команду газеты «Час пик», когда Наташа Чаплина была ее главным редактором. В общем, Полина искала новые имена, новые институты… Допустим, Институт психоаналитики появился в городе, и тут же она приглашает психоаналитиков, чтобы представить их нашим слушателям. Или в гостях у нас был молодой философ – новое яркое имя, неординарная личность.
Все вместе мы хотели многому научить молодую публику: хорошо писать и говорить хорошо. Это было особенно важно для теле- и радиожурналистов. Наши ученики очень любили Валерия Галиндеева, известного специалиста по сценической речи (педагог-репетитор Малого драматического театра, профессор Санкт-Петербургской академии театрального искусства). Обожали его, хотя он был очень строг.
Валерий Галиндеев всегда давал сложные, но интересные задания. Прочесть Тургенева, Толстого… и пересказать какой-нибудь кусок. Требовал хорошей речи. А иногда, к примеру, спрашивал: «Вот вы прошли от Аничкова моста до Дома журналиста. Что вы заметили интересного? В архитектуре, в одежде горожан…». ченики застенчиво молчали. А он хотел, чтобы, пройдя этот небольшой кусочек Невского проспекта, ребята увидели необычную красоту нашего города, в том числе красоту особняка на Невском, 70, его неповторимость. Ему было интересно, видят ли они город, видят ли это место.
В журналистской школе мы занимались с шести до девяти часов, довольно плотно. У нас был перерыв, покупались слоеные булочки, мы пили чай, шутили, смеялись и очень ценили эти посиделки.
Завязывались беседы. Нас спрашивали, например, считаем ли мы журналистику продажной профессией? Мы отвечали, что следует различать бесчестную журналистку и честную.
Два дома – две судьбы
Дом журналиста и Дом писателей. Два значительных дома в моей жизни.
Если за свой Дом на Невском вступилось журналистское сообщество, то у писателей борьбы за свой, мне кажется, не было. Пришли богатые мешки и практически штурмом взяли его. После пожара Дом писателя стоял без крыши. Белый зал, роскошный, с амурами и лепкой особняка Шереметева поддавался гниению. Писательское сообщество, увы, было уже нехорошо разъединено.
Дом журналиста жив, и я хочу, чтобы он был. Это место, которое всегда объединяло журналистов. Дом всегда был местом общения, местом творческой учебы. Какие значительные люди посещали этот дом! Как можно потерять это прошлое? С прекрасными традициями и дружественной атмосферой – теплой, серьезной, глубокой!.. Если там шли какие-то тематические встречи, то их уровень всегда был серьезен и высок.
А сам Дом! Надо беречь его красоту! Мы всегда любили Невский, 70, и за то, что он ко всему близок. Мы пешком шли до Восстания, пешком шли к Адмиралтейству.
В Доме журналиста мы замечательно сидели в этих гостиных, в буфетах.
Конечно, были и трагические события… Когда был убит Влад Листьев, мы сразу собрались в Доме журналиста. Помню, была в черном шарфе… Все были взволнованы, потрясены, убиты горем.
Наверное, жизнь меняется, и что-то новое пришло. Но не хотелось бы нового бульварного. А хотелось бы нового умного, серьезного, красивого. Все-таки журналистика существует! Я никогда не дам ее в обиду!
Дай Бог, чтобы в отреставрированный Дом снова как его бережные хозяева пришли журналисты. Чтобы его стены воспитывали, как это было и в прошлые годы, тип журналиста питерского склада, которому свойственны и строгость, и вежливость, а не хамская распущенность. Наш Дом с точки зрения какой-то внешней эстетики и внутреннего чувства соразмерности не позволял распуститься, стать таким холодным и равнодушным. Теплый Дом – теплые люди.