Частная жизнь и свобода
Занятие шестое. Его ведет филолог, доцент факультета политологии СПбГУ Нина ФИЛИППОВА.
Кажется, что в названии предыдущего урока самое важное слово – «свой», значение которого так хочется усилить местоимением «сам». Ибо, если мы говорим о внутреннем культурном развитии, то никак нельзя полагаться на внешние условия своего бытования, на действительность, «обрабатывающую» и формирующую нас сообразно своим целям и задачам.
Необходимо признать, что реальность, окружающая нас сегодня, меньше всего заинтересована в нашей самостоятельности, в нашей от нее независимости. Культ комфорта и материальных благ неминуемо приводит к созданию «массовой культуры».
Само по себе это словосочетание может претендовать на звание оксюморона (согласно этимологии греческого oxymoron – остроумно-глупое выражение). То есть такой стилистической фигуры, которая соединяет два понятия, противоречащих друг другу и логически исключающих одно другое. «Словарь-справочник лингвистических терминов» Д.Э.Розенталя и М.А.Теленковой дает нам следующие примеры оксюморонов: горькая радость, звонкая тишина, красноречивое молчание, сладкая скорбь.
В отличие от примеров из словаря, оксюмороны, подобные «нашему», пример того, что, по замечанию И.Бродского, «печальная истина состоит в том, что слова пасуют перед действительностью».
Для нас, безусловно, важно, не только то, что слова пасуют перед действительностью, но и то, как они пасуют.
Андрей Синявский, «инициируя филологическую игру», пишет в книге «Основы советской цивилизации»: «...словосочетание «советский быт» или «новый быт» представляет собой «какой-то нонсенс, оксюморон, соединение взаимоисключающих по смыслу понятий <…> Сказать «новый быт» – это все равно, что сказать «новое старье», поскольку «быт» всегда заключает в себе что-то старое, извечное».
Возвращаясь к словам «свой» и «сам». Иосиф Бродский, говоря о том, что мир, вероятно, спасти не удастся, но отдельного человека всегда можно, безусловно, видел это спасение в обретении независимости, подчеркивая в письме 1964 года, что «независимость – лучшее качество, лучшее слово во всех языках».
Намного позднее, получая в 1987 году Нобелевскую премию по литературе, построив начало своей речи на многократном повторении слова «частный»: («для человека частного, и частность эту всю жизнь какой-либо общественной роли предпочитавшего, для человека, зашедшего в предпочтении этом довольно далеко – и, в частности, от родины…»), поэт удивительным образом определил смысл и непреходящую ценность культуры.
В дальнейших рассуждениях слово «частный» снова оказывается «смыслообразующим»: «Если искусство чему-то и учит… то именно частности человеческого существования <…> оно вольно или невольно поощряет в человеке именно его ощущение индивидуальности, уникальности, отдельности – превращая его из общественного животного в личность <…> Всякая новая эстетическая реальность делает человека, ее переживающего, лицом еще более частным, и частность эта, обретающая порой форму литературного (или какого-либо иного) вкуса, уже сама по себе может оказаться если не гарантией, то формой защиты от порабощения».
Кажется, что все языковое «поле» выделенных нами слов, способствует глубине мысли поэта: участь, причастие, участие, соучастие. Но только, если это «поле» пройдено нами!
Нет, совсем не случайно И.Бродский акцентуализирует данное слово, ощущая, аналитически, интуитивно и посредством откровения, что в русском языковом сознании данное «поле» еще не распахано.
Обратимся к Словарю современного русского языка (1984). И слова, и словосложения («частник/частница», «частнический», «частнособственнический»), и, в особенности, принципы цитирования выдают очевидные негативные предубеждения. Отметим, предубеждения, идущие из дореволюционного прошлого. Приведу только два показательных примера: «В домашней и частной жизни молодой купчик начинал сильно напоминать отца, скупого старика, дрожащего над копейкой» (Д.В.Григорович, Переселенцы). «Словом Краснов, как частное лицо неоспоримо был честный и добрый человек. Но посмотрите, чем он был как учитель бурсы» (Н.Г.Помяловский, Очерки бурсы).
А уж обилие фразеологизмов, выводящих нас в юридическую, по сути девиантную (отклоняющуюся от общепринятых в данном обществе норм и правил) сферу жизни, говорит само за себя: частное обвинение, частное определение, частный поверенный, частный пристав.
И это при том, что даже в Толковом словаре живого Великорусского языка Владимира Даля словосочетание «частная жизнь» отсутствует.
Да, когда немецкий философ Вальтер Беньямин писал в 1927 году в очерке «Москва», что «большевизм уничтожил частную жизнь», он вряд ли подозревал, как глубоки многовековые русские традиции.
И современные, и дореволюционные словари русского языка противопоставляют слово « частный» словам « общественный», «государственный». Это противопоставление, несовпадение и даже противополагание частной жизни человека как члена общества и гражданина государства, ему, как частному лицу в определенных сферах и атрибутах своей жизнедеятельности, и вызывает у И.Бродского «лингвистический» протест.
Сомневаюсь, что поэт был знаком с текстом брежневской Конституции (1977) и отсутствием в ней слова «частный», сомнительна его осведомленность о том, что выражения «частная собственность», « частная жизнь» появились в Конституции Российской Федерации (1993), но несомненно его глубокое осмысление английского слова «privacy».
Важный для американской культуры концепт – практически непереводим на русский язык. В популярном у нас англо-русском словаре Мюллера данное слово переводится как уединение, уединенность; тайна, секретность, но данное толкование лишает слово privacу важной для него смысловой нагрузки.
Согласно словарю Вебстера слово privacy означает некое качество жизни, определяемое реальной возможностью осуществлять автономию и свободу в той сфере жизни, которая может быть названа «частной». Это слово-термин, точнее, концепт, определяет права человека на автономию и свободу в частной жизни, права на защиту от вторжения в нее других людей, органов власти или каких-либо общественных организаций и государственных институтов.
Одновременно с незыблемостью принципа транспарентности (прозрачности), гласности применительно к государственной и общественной жизни для американцев священная и незыблема особая сфера, данные о которой человек вправе не делать открытой – его частная жизнь.
Русский поэт и американский гражданин И.Бродский, волею судеб принадлежащий двум культурам, посредством одного слова предъявляет, те социальные условия и формы бытия, которые могут придать жизни человека подобное качество и обусловить осознание им своего неотъемлемого права на защиту такого качества жизни.
Показательно, что текущий политический дискурс, разграничивая тоталитарную и авторитарную системы, именно «невмешательство в частную жизнь» выделяет как главное отличие второго от первого.
Для И.Бродского было неприемлемо подразделение общества «на интеллигенцию и всех остальных», ибо если для подразделения общества богатых и бедных существуют какие-то чисто физические, материальные обоснования, то «для неравенства интеллектуального они немыслимы. В чем-чем, в этом смысле равенство нам гарантировано от природы. Речь идет не об образовании, а об образовании речи, малейшая приблизительность в которой чревата вторжением в жизнь человека ложного выбора».